О путешествии Льюиса Кэрролла в Россию
Автор: Александр СЕДОВ / эссе, март
.
1. По ту сторону Англии
.
…Пока Алиса падала в колодце, у неё было время подумать, с какого же конца Земли ей суждено выпасть, если она пролетит планету насквозь. Ей рисовалась удивительная картина: на том конце всё наоборот, люди ходят вниз головой, соответственно, вверх ногами, и зовутся антиподами. Здравый смысл подсказывал, что это должна быть Австралия.
.
И, правда, Австралия – удивительная страна. Солнце там ходит задом наперёд (точнее, справа налево), а животные рождаются сразу с сумками. Удивительнее всего то, что эта антиподная страна была частью Британской Империи, - для англичанина-домоседа это всё равно, что редко посещаемый чердак родного дома, в котором диковинные вещи стоят как угодно, но только не как обычно: наперекосяк или вверх тормашками. Алиса планировала свалиться в гости ровно к чаю, так как антиподы хоть и гуляют на руках, но посещают англиканскую церковь и чтут английские традиции вроде ежедневного чаепития, ведь они тоже британские поданные, как и она.
.
Льюис Кэрролл отправился, тем не менее, не в Австралию, а в Россию, туда, куда, по всем законам логики, Алиса свалиться не могла. Как математик Кэрролл был хорошо знаком с логикой и парадоксами, а с Россией знаком еще не был, даже по книгам. Он поехал налегке, не нагружая себя знаниями.
Коротко говоря, это была служебная командировка. Чарльз Доджсон (который нам известен как Льюис Кэрролл) и его старший коллега по Оксфорду преподобный Генри Лиддон были посланы в Россию со специальным заданием – налаживать диалог с иерархами православной церкви (в воздухе витали идеи об объединении Западной и Восточной церквей). 12 июля
«Мы выбрали Москву, - пишет он в дневнике, - Отчаянная мысль для человека, ни разу не покидавшего Англию».
2. Россия – родина летающих бегемошек
.
Образ, который первым возникает в моей читательской памяти после знакомства с дневником – это сам Кэрролл, на закате дня зачарованно взирающий на российские просторы с открытой вагонной площадки поезда Петербург-Москва. Увиденное его захватило, но как именно и можно ли его чувство описать словами (скажем, словами Гоголя о летящей сквозь века птице-тройке), - сказать сложно. На такие фантазии и сантименты дневник Кэрролла скуп. Утром деспотичный проводник прогнал восторженного путешественника обратно в вагон.
.
С точки зрения литературной хронологии Льюиса Кэрролла, его «Дневник» (1867) помещается как сыр в двойном бутерброде – между визитом Алисы в Страну Чудес (1865) и её похождениями в Зазеркалье (1871). Зная об этом, читатель заранее предвкушает чудесные приключения Кэрролла в стране, так мало похожей на Англию. Однако в путевых заметках трудно разглядеть какие-либо авантюрные намерения автора (он не прыгает в норы, не ходит на голове и не разговаривает с гусеницами). В каждой строчке он – смиренный наблюдатель. Ведь формально путешествует не Кэрролл, а Доджсон – учитель математики из Оксфорда, лицо духовное.
.
И всё же Ч. Доджсон не был бы Л. Кэрроллом, если бы, всю дорогу, не фиксировал странное – «гротескные» (grotesque) православные обряды и церкви с башенками, похожие то на выдвинутые телескопы, то на обеденный судок. Как естествоиспытатель он попробовал shchi, soop, kotletee, а pirashkee предпочёл запить кофе (о зеркальном молоке не упомянуто). Он пытался записать самое длинное русское слово латиницей, видел как «расшибают лбы» православные прихожане, слышал пение муэдзина, сумел у кучера отвоевать десять копеек, изумлялся каскаду фонтанов в Петергофе и картинам русских художников в Эрмитаже.
.
И хотя наблюдаемые им парадоксы местами предвосхитили детективные загадки Честертона, меня всё время не оставляло чувство, что Льюис Кэрролл путешествовал «сидя у окна, не выходя из купе». Пытаясь разобраться в причине такого моего восприятия, я пришел к выводу, что мне легче принять идею, что дневник был написан не вполне Льюисом Кэрроллом, и даже вполне не им, а, попросту говоря, кем-то подделан. Не спорю, дневник написан мастерски, читается увлекательно и легко (будто самим Кэрроллом!), но в нём слишком многого нет, хотя многое напрашивается.
3. Невозможные встречи 1867 года
.
В своей поездке Льюис Кэрролл допустил несколько (если не сказать больше) принципиальных ошибок, чем сильно упростил задачу для литературного мистификатора.
.
Во-первых, он избрал самый неудачный год для поездки в Россию. Если бы Кэрролл пожелал встретиться с кем-нибудь из знаменитых русских писателей, выбирать было бы почти не из кого.
.
Достоевский спасался от кредиторов бегством. В 1867-м Фёдор Михайлович выехал за границу, в Баден, и как раз в период июля-августа (время посещения Кэрроллом России) он с азартом то проигрывал, то выигрывал в рулетку шальные деньги. В перерывах между этими занятиями он отчаянно спорил с Тургеневым по вопросу отношений между Западом и Россией – стало быть, Тургенев тоже был в Швейцарии. Диссиденты Герцен и Огарёв уже несколько лет, как перебрались в швейцарскую Женеву, - правда, из Лондона, - и на новом месте продолжали издавать «Колокол». В 1867 году Чернышевский, автор романа «Что делать?», после ареста и одиночной камеры уже три года, как отбывал ссылку в Сибири на Монгольской границе (и значит, тоже был «вне доступа»). Салтыков-Щедрин в те годы больше был занят на чиновничьем поприще, чем на писательском. В 1864-м он был назначен управлять казённой палатой в Пензенской губернии, в 1866-м – уже в Туле, а в 1867-м – в Рязани.
.
Гуляя по Петербургу, Льюис Кэрролл чисто теоретически мог заглянул на огонёк к Некрасову, - в это время сочинявшему поэму «Кому на Руси жить хорошо», - по адресу: дом Краевского, Литейный проспект, 36, квартира 4. Но, увы, ни этого адреса, ни фамилии Некрасов в дневнике английского писателя нет. Как нет в записях Кэрролла признания, что, устраиваясь на ночь на полу в поезде Москва – Нижний Новгород, Кэрролл шепотом декламировал стихи Некрасова о бедных мужиках – строителях железной дороги.
.
Когда Кэрролл был в Москве, ему, большому ценителю Мельпомены, и в будущем официальному театральному цензору Её Величества, посчастливилось оказаться на спектакле Малого театра. Здесь он мог пересечься с самым модным русским драматургом тех лет, которого критики успели прозвать «Колумбом Замоскворечья» - из-за пристрастия описывать крутые купеческие нравы старой столицы. Драматург Островский уже написал «Женитьбу Бальзаминова», «Грозу», «Доходное место», через год напишет пьесу «На всякого мудреца довольно простоты». Кэрролл любил театр и мог смотреть спектакль даже на незнакомом тарабарском языке, если игра актеров такая же «блестящая», как в Нижнем Новгороде, или хотя бы «просто хорошая», как в Малом театре в Москве.
.
Островский частенько присутствовал на представлении своих пьес в Малом, но в тот день 9 августа давали чужое сочинение. Встречи (если верить дневнику) не случилось.
...продолжение следует...
вторую серию читать здесь - http://alek-morse.livejournal.com/31101.html
